Вчера мы узнали, что государственный свидетель Нир Хефец подвергся давлению со стороны следственного подразделения Лахав 433 путем угроз, длительного и тяжелого заключения, интимных разоблачений, клопов, ужасных условий содержания, чтобы солгать следователям и угодить им для обвинения премьер-министра. Выяснилось, что он давал показания о событиях, которые не соответствовали проверенным фактам. Его вызывали снова и снова, и он не помнил подробностей, пока не прервали записываемый допрос и не сделали перерыв без документирования. Только тогда Хефец “поставил товар”. Он внезапно “вспомнил”. У него было незадокументированное озарение.
Несколько месяцев назад мы узнали, что другой государственный свидетель, Мики Ганор, отказался от своих показаний и был снова арестован спустя долгое время после освобождения. Этот факт тревожен, так как он демонстрирует недопустимую легкость, с которой производятся аресты в целях расследования в Израиле. В деле Ганора мировой суд согласился с позицией полиции и арестовал его, установив наличие основания для воспрепятствования следствию. Адвокаты Ганора подали апелляцию на это решение. Апелляция была принята, и окружной суд постановил, что речь идет о возвращении под арест, что происходит только в исключительных случаях. Поскольку прошло много времени с момента ареста и освобождения Ганора, его нельзя было возвращать под стражу.
Полиция через государственную прокуратуру подала ходатайство о разрешении на апелляцию в Верховный суд, которое рассматривал судья Мазуз и удовлетворил его. Как известно, удовлетворение апелляции в третьей инстанции является редким и возможно в основном когда речь идет о юридическом вопросе, интересующем всех участников процесса. Судья Мазуз обосновал разрешение на апелляцию общественной важностью дела, а не его юридической значимостью. Он просто хотел арестовать Ганора. Важность или сложность юридической практики интересовали его меньше. В конечном итоге судья Мазуз постановил, что возникло новое основание для ареста в свете изменения обстоятельств – отказа государственного свидетеля от показаний, что требует серии дополнительных следственных действий, которые могут быть нарушены, и поэтому необходимо предотвратить это нарушение путем ареста.
Арест Ганора, как и использование пыток ареста против Хефеца, поднимают вопрос: служит ли арест в целях расследования (на несколько дней) полиции как средство расследования, как инструмент для того, чтобы сломить дух допрашиваемого, оказать на него давление, заставить его признаться – и тем самым облегчить полиции обвинение подозреваемого? Возможно ли, что арест служит местью или средством убеждения “вернуться на путь истинный”? Возможно ли, что инструмент ареста является средством фабрикации доказательств и шантажа потенциальных государственных свидетелей?
В 1996 году в Израиле был принят новый закон об арестах, установивший, что тяжесть преступления больше не будет основанием для ареста. Этот закон был принят вслед за отчетом государственного контролера двумя годами ранее, который указал на тревожную ситуацию, когда слишком много людей арестовывается в Израиле, причем в конце расследования обвинительное заключение не подается, что демонстрирует необоснованные аресты.
Закон определил 3 основания:
- Угроза общественной безопасности
- Воспрепятствование следствию
- Следственные действия, которые невозможно провести, если подозреваемый не находится под арестом
Третье основание предназначено только для особых и обоснованных случаев. Однако новый закон об арестах не решил проблему необоснованных арестов, так как согласно статистическим данным, их количество продолжало расти. По последним опубликованным данным, количество арестованных в год в процессе ареста для целей расследования достигло около 60,000 человек.
Печально известные условия содержания в тюрьмах Израиля, их переполненность, демонстрируют масштаб проблемы и нарушают человеческое достоинство. Государство, которое не может обеспечить гуманные и разумные условия содержания, должно пересмотреть свою жесткую политику арестов и причины, приводящие к множеству арестов вопреки духу закона об арестах, который был принят именно для предотвращения этого явления.
Нет сомнений, что полиция предпочитает арестовывать подозреваемого, чтобы сломить его дух, облегчить себе возможность диктовать условия следствия, часы допросов, использовать естественный страх перед арестом, плохие гигиенические условия, перевозки в полицейских фургонах, нестандартные часы заключения, пробуждения утром, полное изменение привычного образа жизни подозреваемого – все это приводит его к признанию в преступлениях, в которых он подозревается, и к сотрудничеству с полицией, хотя бы только для того, чтобы избежать условий ареста.
Таким образом полиция получает контроль над подозреваемым насильственным путем и попирает право на молчание и защиту от самообвинения, получая множество признаний, часть из которых – признания действительно невиновных, а часть – признания отчаявшихся, некоторые из которых правдивы, а некоторые преувеличены или приукрашены, и впоследствии их невозможно исправить.
Судьи, вместо того чтобы бороться с этим явлением, особенно на фоне “нового” закона об арестах, которому уже 23 года, сотрудничают с полицией и становятся “агентами следствия”. Судьи допускают почти полную секретность относительно деталей подозрений, доказательств и фактически позволяют полицейским держать подозреваемого и его защитника в полной темноте, претендуя на роль “глаз защитника”, при этом встречаясь с полицией наедине и решая судьбу решения об аресте или освобождении независимо от аргументов защитника.
Основание опасности само по себе фактически создает аванс за счет наказания, так как оно определяет на основании только подозрения или только исходных доказательств, нарушая презумпцию невиновности, что обвиняемый или подозреваемый опасен для общества и его следует немедленно изолировать от общества, это до суда.
Очевидно, что использование инструмента ареста как средства мести, или как средства наказания, или как средства устрашения, или как средства для угроз, принуждения или создания давления – все это запрещено; так постановил и Верховный суд во многих решениях. Однако на практике это только декларации. Арест Ганора после того, как он отказался от показаний, или арест Нира Хефеца на 15 дней, сопровождаемый укусами клопов без медицинской помощи, эти аресты выглядят точно как один из запретов Верховного суда; либо чтобы отомстить подозреваемому, либо чтобы наказать его за нарушение соглашения, либо чтобы убедить его, принудить его выполнить соглашение государственного свидетеля, которое он подписал, и дать ему понять, что если до сих пор с ним обращались “в шелковых перчатках”, то отношение изменилось, либо чтобы сломить его дух, чтобы он угождал своим следователям и пел их слова вопреки истине.
Как было опубликовано с его слов, Ганора убедили свидетельствовать полицейские, которые даже вложили в его уста содержание его слов, убедили его обвинить других, при этом фальсифицируя показания.
Как они это сделали?
Ганор рассказывает, что было два пути расследования, один официальный, стенографированный и записанный, а другой секретный, в закрытых комнатах, куда его водили, при этом содержание сказанного там не документировалось.
Хефец тоже не помнил или давал показания, которые были проверены и опровергнуты. И тогда его допросили снова в раунде улучшений, и снова его показания были опровергнуты. В этот момент допрос был прерван, и следователи и Хефец вышли на часовой перерыв, который не был задокументирован, где точно согласовали детали. Когда Хефец вернулся в комнату допросов, он “вспомнил” недостающие детали.
Этот метод расследования полиции известен, когда недопустимые средства убеждения, соблазнение и подстрекательство не документируются. Только после того, как подозреваемый сломлен, его слова документируются в письменной форме и записываются. Если слова Ганора о том, что ему угрожали, его подстрекали и соблазняли, как его самого, так и через близких ему людей и даже его семью, чтобы обвинить других – правдивы, это очень серьезно. Если его слова лживы, то он должен быть допрошен за лжесвидетельство, что является уголовным преступлением, но это не является основанием для ареста, таким как опасность для общества, и также нет в этом возможности помешать следствию, особенно на фоне того факта, что он был допрошен десятки раз и освобожден в прошлом. Также Хефец, который не был опасен для общества и был арестован на исключительный срок в 15 дней, был арестован по незаконному основанию ареста “ареста давления”.
Очевидный вывод заключается в том, что можно допрашивать этих свидетелей и без ареста. Несмотря на то, что Ганор отказался от соглашения государственного свидетеля и разочарование государства в нем очевидно само по себе, его поведение вызывает гнев, все же в законах об аресте и освобождении нельзя учитывать соображения гнева и мести, давления и наказания, так как речь идет о техническом средстве, которое не предназначено для достижения общего устрашения, воспитания или наказания, а для обеспечения следственного и судебного процесса, предотвращая причинение вреда обществу рецидивистом. С другой стороны, Хефец не поставил бы товар, если бы его не выжали, как мокрое белье, в течение 15 дней в тяжелых условиях заключения и под угрозами, на которые наложили запрет на публикацию!
Мне кажется, что достаточно 23 лет опыта, чтобы установить, что “новый закон об арестах” потерпел полный провал, даже устарел, это на фоне описанных выше фактов, доказывающих, что полиция и прокуратура используют арест для целей, совершенно чуждых этому закону, целей, которые противоречат презумпции невиновности и противоречат основному закону о человеческом достоинстве и свободе. Поскольку закон не изменил реальность, которую он должен был изменить, и фактически полностью промахнулся мимо своей цели, и даже из эмпирических данных следует, что количество арестов увеличилось, необходимо изменить закон об арестах и установить в законе четкий принцип, который явно запретит использование ареста для недопустимых целей, и установит, что арест будет даваться по особым причинам, которые будут записаны, что он будет исключением из правила, а не правилом. Только использование точного и ясного языка, возможно даже с избыточным акцентом, достигнет изменения в текущей политике арестов!
